Подборка иллюстраций существ Лавкрафтовского пантеона | Пикабу

Дитмар Эльяшевич Розенталь

— А что, если мы всего лишь персонажи в чьей-то книге? — Том сделал большой глоток пива и ждал реакции от собеседника на вопрос. О, как всё плохо. Во-первых, «персонажи чьей-то книги». Во-вторых, вы перепутали времена в первом же предложении. Если «сделал», то «стал ждать». И это не сырая альфа, которую читает заглянувший на пивко приятель – вы отправили это редактору. Из-за чего мне безотрадно. В-третьих, у вас канцелярит. «Ждал реакции от собеседника на вопрос» это чудовищно. Можно ведь «и стал ждать ответа», «и замолчал, ожидая ответа» но – нет, казённое «ждал реакции на вопрос», вооружённое совершенно лишним уточнением. В-четвёртых, у нас тут Чарльз Иванович. В каком месте и при каких обстоятельствах могут болтать за пивком Том, который Томас, и… Впрочем, я забегаю.

Собеседника звали Василич. Двойная ошибка уровня троечника седьмого класса провинциальной школы. Во-первых, «Василичем». Во-вторых, его так всё-таки не звали. В том смысле, что это не его настоящее имя или отчество. Если же все его так называли или он сам так себя называл, то с этого и нужно начать, указав прозвище или коверканье как обстоятельство: «Собеседника звали Владимиром Васильевичем, но сам он предпочитал…». Точнее Владимир Васильевич, но при первом знакомстве с Томом он представился именно Василич. Бывает второе знакомство? Бывает, да. Условно. Если после первого кто-то кого-то забыл, как Гиляровский Чехова. Но тот ли это случай? Матерый мужик, возрастом ближе к пятидесяти. Инженер чего-то там. Том иногда с ним пересекался на работе. Помогал настраивать оборудование. С некоторых пор они стали общаться несколько чаще. В основном за кружкой пива после работы, при том, что Василич годился ему в отцы. Откройте словарь и посмотрите значения слова «матёрый» применительно к человеку. Первое значение: «неисправимый, отъявленный», второе: «опытный, знающий». Что конкретно вы имели в виду? Что Василич был опытным мужчиной, мужчиной отъявленным или, прости меня Довлатов – неисправимым? Матёрым может быть, например, сварщик. Это сверхсварщик, обладатель личного клейма, повидавший всё на свете и умеющий варить металл пальцем. Потому что заматерел со временем. Но что такое матёрый мужик, если сцена не постельная, я не знаю. Есть устойчивое выражение «матёрый человечище», означающее «человек большого жизненного опыта». Если же вы, в чём я сомневаюсь, имели в виду именно это – я не советую вам посылать этот рассказ в женские журналы. Не опубликуют, будьте уверены.

Ещё у вас беда бедовая в логике. Как же Том помогал настраивать какие-то там системы, когда он о них ничего не знает?

А теперь положите точки на землю и медленно отойдите! Подряд пять коротких как выстрелы предложений и шестое – словно пороховой дым. Так мог бы рапортовать недалёкий сержант. Не был. Не замечен. Не привлекался. Не имеет. Давайте я вам покажу, что такое нарратив, а вы мне за это пообещаете, что больше не будете стрелять, хорошо? «Тому он в отцы годился и, может быть, потому он охотно помогал старому инженеру с его станками на заводе, а с недавних пор и после работы любил посидеть с ним за пивом в баре».

Они сидели в небольшом баре за маленьким столиком друг напротив друга. Столик – это уже маленький стол. Том предложил Василичу посидеть за барной стойкой, но тот наотрез отказался. Наотрез? То есть так резко и категорично, что у предлагавшего желание упрашивать как отрезало? Говорит, некомфортно сидеть на этих высоких табуретках. Я, конечно, допускаю, что матёрый инженерище очень даже может сказать «некомфортно», но почему-то мне кажется, что вы об этом не думали. Том пил голое пиво, Василич закусывал жареными гренками из черного хлеба, обильно посыпанных тертым сыром. И вновь вытекают глаза. Гренка – это поджаренный ломтик хлеба. Он уже жаренный! Русский язык – ваш родной? Если нет – вы скажите, я буду вынужден просить прощения. Но что, Розенталь меня дери, такое «гренками посыпанных»?

— Интересное предположение, но неправдоподобное. Инженер-философ. Мне нравится. Вы просили сказать, если что-то будет хорошо? Это хорошо.

— Почему? — Том не хотел отступать от своей, только что пришедшей в голову гипотезе о нереальности этого мира. А гипотеза что, ведёт наступление? Может быть, отказываться не хотел или отступаться? Это разные слова, дорогой друг. И снова дислексия: «от своей… гипотезе».

— Ну как почему? Ты что, книг никогда не читал? Там динамика, события, приключения. Любовь, мать её, морковь. А, нет, показалось. Теперь я понимаю, что инженер у вас получился забубённый, хоть и могущий зайти в бар, а не выкушать бутылку «Путинки» за углом проходной, а вы и представления не имеете о такой мелочи как работа над персонажем. А у нас что? — Василич отхлебнул пару глотков своего тёмного, со звонким хрустом зажевал жареным хлебом и продолжил, — Работа, дом, работа, дом. Простите, не подавился? Из кружки действительно можно отхлебнуть больше, чем удастся проглотить. В зависимости от хлебальника, это вполне могут быть и два глотка. Но проглотить это безболезненно? Ладно, допустим герой отчего-то так и поступил, набрал в рот много пива и, стараясь не выпустить его наружу, корчась и щурясь стал его глотать. Вы мне скажите, зачем он это делает? Он испугался? Стреляли, может быть? Или его поразила внезапная мысль, от которой он напрочь забыл про то, что он пьёт из кружки? Видите ли, когда у Стругацких Симоне «набил рот картошкой» то нам сообщили, что сделал он это «чтобы не загоготать». А здесь что? Зачем вообще заострять на этом внимание? Вы велели оператору в голове читателя навести камеру крупным планом на «хлебало» Василича. Читатель наблюдает, как тот хлебает пиво. Для чего? Так в детских фильмах времён Советской Империи показывали «буржуев» – лоснящуюся жиром морду, пухлые щёки. Сразу после этого в кадре оказывался какой-то порядочный бедняк, конечно, худой как копьё папуаса. Ладно, давайте подождём, может что-то подобное и здесь. Иногда мы с тобой в этом баре пьём пиво, иногда я в гараже с машиной ковыряюсь. Тещу на дачу отвези, привези. Разве в книгах пишут о таком? Даже если кто-то пишет, никто не читает. Скучно это. Действительно, скучно. Не нашли мы причины крупного плана. Наверное, вы просто хотели оживить сцену и воткнули в текст какое-то действие, не чувствуя и не понимая, как это отрисуется в голове читателя.

— Да не, Василич. Мы просто в стазисе сейчас. А я в шоке. В каждой книге есть предыстория, вот и у нас так же. А скоро появиться триггер и бац, начнут события развиваться. И приключения, и чего там хочешь будет. Ну, точнее, чего там автор напридумывает. Вон, слышал, сын гендира теперь в отделе поставок? Наверняка он и есть триггер для начала событий в нашем мире, если это книга! Я обещал вам разбор, и я доведу работу до конца. Но если после этого у меня над головой не вспыхнет нимб, я перестану верить в чудо. Вы убиваете во мне веру в прекрасное.

Я больше даже не хочу указывать на удивительный сплав плебейской речи персонажей и произносимых ими слов. Не закрою документ, найдя стопроцентное швах-слово «появиться», безошибочно указывающее на то, что автор не то, что рассказы – он просто писать не готов. Но я не могу пройти мимо того, что триггером реальностей, точкой отсчёта новой жизни является такой вопиющий факт, что сын генерального директора работает в компании отца! Это же уму непостижимо – папа сына устроил в свою компанию, да ещё и в отдел поставок! Что это, кстати, такое? Это сбыт или снабжение? Странно. Обычно они в HR сидят, кофе пьют.

Владимир Васильевич посмотрел на почти допитую кружку пива Тома. Вроде всего вторая, а вон, как парня понесло. «…допитую кружку пива Тома». Без комментариев.

— Стазисы, триггеры. Если с сына генерального директора что и начнётся, это кто-то подлизываться будет к шефу через него. Так это «подлизывание»! Когда есть «если» – всегда должна быть комплементарная пара: «если что – то это»! Притираться в доверие, так сказать. Втираться же! Или вы намеренно вложили в уста героя исковерканную фразу? Зачем? С сыном-то проще, чем напрямую с шефом, — они оба некоторое время сидели молча. Каждый размышлял о своем и переваривал сказанное, затем Василич продолжил, — Молодой ты еще, Томас Сергеевич. Сам придумал себе сказку, и сам же начинаешь в нее верить. Почитайте о пунктуационном выделении диалогов, я прошу вас. У меня к вам личный вопрос, можно? Вы специально назвали героя Томасом Сергеевичем? Вы прислали мне этот рассказ в тот же день, в который я опубликовал статью о нейминге в литературе, где сказал, что «Чарльз Иванович – это глупо»…

Коллега Томаса поднялся из-за столика, оставил возле кружки несколько купюр.

— Мне пора, Том. И тебе советую на сегодня заканчивать. Лучше дома выспись хорошенько, чтобы дурь в голову не лезла. Видимо, Василич и впрямь испугался, если так заботится о младшем товарище после всего двух кружек пива.

Василич ушел, оставив Тома самому размышлять о новом, придуманном им «боге». «Оставив Тома самому»! Фраза года! Когда триггер стал богом? Ничего не понимаю. То есть, конечно, понимаю… А ведь действительно, у Тома даже имя не совсем обычное для страны его рождения. Шукров Томас Сергеевич. Прямо как в книге одного известного писателя фантаста. Писателя-фантаста. Там главного героя тоже звали зарубежным именем. Да, да. Эрнесто Полушкин и Мартин Дугин. Все, мать их, дети прочли «Спектр» и понаписали с него фанфиков!  Впрочем, скорее всего, Василич прав, — не надо выдумывать того, чего нет на самом деле. Аминь.

Том расплатился по счету и направился к выходу. На улице уже стемнело, накрапывал мелкий дождик. На мокром асфальте от включенных фар проезжающих машин отражался свет, неприятно бьющий в глаза. От фар отражался свет или свет фар отражался от? Помилуйте, это ведь неуважение просто, присылать невычитанную рукопись. Или это уже вычитанная? Скажите, что нет, умоляю! Через дорогу к остановке подъезжал автобус, на котором можно добраться до дома. Ну, это или и впрямь дислексия, или младший школьный возраст. Ошибки даже не смешные, они вопиющие. Не через дорогу подъезжал автобус, он подъезжал к остановке, которая была через дорогу от героя… Чтобы успеть на него, Том выскочил на проезжую часть. «Выскочил», возможно, нужно заменить. Это не идеальное слово здесь. Хотя, это не спасёт.

То ли потому что прикрылся ладонью от неприятного света, то ли потому что выпил немного лишнего, Томас не заметил стремительно приближающийся автомобиль. «Стремительно приближавшегося автомобиля». Да и это канцелярит. В таких ситуациях время идет намного медленнее, но это не помогло ему вовремя остановиться или проскочить вперед. Косноязычие. «Не помогло избежать, он не успел остановиться». Через мгновение Том уже лежал на асфальте. Если автомобиль был так стремителен, то, я думаю, это было не мгновение. А ещё я думаю, что он некоторое время кубарем катился по дороге, что был удар и, возможно, визг тормозов, звук осыпавшегося стекла, но мы этого уже не узнаем.

Свет фар больше не слепил. Темнота наступившей ночи отступила. Наступившей отступила. Нет, вокруг по-прежнему была ночь, только вот стало заметно светлее. К Тому подошел человек, в ярком берете, темном шерстяном пальто и толстым цветным шарфом, бережно обмотанным вокруг шеи. Как понять, что шарф обмотан бережно? Это вопрос ко всем читающим это сейчас. Попробуйте на него ответить.

Где Том? Ладно, вы проворонили возможность описать аварию, хотя бы одним предложением. Но такое событие совершенно точно много значило для того, кого сбили. Почему мы не видим его? Там кровь, наверное? Голова, наверное, разбита? Как он себя чувствует? Никаких подробностей.Он ступал босиком по мелким лужам на асфальте. Лица его было не видно, как будто оно оставалось в тени, при том, что на него попадал свет от рядом стоящего дорожного фонаря.

— Чего же ты по сторонам не смотришь? — незнакомец протянул Тому руку и помог подняться, — У меня на тебя такие планы были, а ты почти всё испортил.

Том огляделся вокруг. Весь мир словно поставили на паузу. Автобус так и не подъехал к остановке. Идущие по тротуарам люди замерли на полушаге. В полушаге. Как в прыжке, только в полушаге. Мелкие капли дождя остались висеть в воздухе. Словно маленькие стеклянные шарики, они слегка светились, отражая и преломляя попадающий на них свет фонарей и остановившихся на дороге машин.

— Я что умер?

— Умер, умер. А мне теперь исправлять, правда пока не придумал как.

Томас старался рассмотреть лицо собеседника, но ничего не выходило. Как не щурься, или как не открывай глаза шире, лицо незнакомца все также оставалось без деталей. Так же. Словно мутную пленку набросили поверх головы стоящего рядом человека. Вспомнил совсем недавний разговор со своим коллегой. Кто? Так, все-таки, это не выдумки?

— А вы, случайно, не автор?

— Автор?

— Ну, — Том немного замялся, потому что вопрос, мягко сказать, бредовый.  Выбранный вами стиль рассказчика не предполагает оценочных суждений, вы не чувствуете этого? «Вопрос показался ему нелепым». Особенно, если об этом говорить незнакомому человеку, — Я имею в виду, может быть, вы автор этого мира? «Если задавать его». Вопрос задают.

— В какой-то мере автор, но так меня еще никто не называл.

Нет, так не бывает. Наверное, после того, как Тома сбила машина, его мозг, в бессознательном состоянии воображает ситуацию, придуманную им же. В бессознательном состоянии (снова канцелярит) бывает человек, а не мозг. Тем более, Том только что на эту тему разговаривал с Василием. В общем бред. Или нет?— То есть я персонаж вашей книги? — никак не унимался Том.

— Важно то, что ты живешь. Для тебя все это, — автор развел руками, указывая на остановившийся мир вокруг, — твоя жизнь. Так что рано тебе еще умирать. У меня ведь на тебя свои планы. Логика: ты живёшь в мире, потому умирать тебе рано. Ясно.

— Планы?

В глаза Тома снова ударил свет. Яркий, словно кто-то, только что зажег Солнце рядом с ним. Ночью. Мы помним. Весь мир залился светом, который как будто растворял в себе все вокруг: дома, людей, ставших блеклыми силуэтами, машины, и даже тротуары и проезжую часть. Том прикрыл глаза рукой, но свет все равно до боли резал закрытые глаза.

— О, очнулся! — Резь в глазах постепенно проходила. Том лежал на больничной кровати, а перед ним теперь стоял мужчина в белом халате, накинутым на повседневную одежду, — Говорю, рано тебе еще умирать, наверняка у тебя еще много планов! В халате, накинутым. Ясно. Сильно болела голова. Томас протянул к ней руку, нащупал плотную тугую повязку.

— Каких планов?

— Ну что ты, как ребенок? Прожить до старости, как минимум! — Мужчина в халате подошел к пищащим приборам рядом с головой Тома. Что-то подкрутил, что-то нажал. Проверил катетер на сгибе локтя Тома, — Ничего, не так уж и сильно тебе досталось. Скоро поправишься.

Мужчина взял со стула свой шерстяной цветной шарф и, перед тем, как уйти, улыбнулся Тому.

Да, мы поняли про шарф. Вы так его выпятили, что не понять было невозможно.

Есть уверенность в том, что вы не знаете, как фиксируются пациенты травматологических отделений под капельницей. Но, возможно, дело было в глухой провинции? Я придираюсь, да. Знаете, почему? Потому, что количество ошибок в этом тексте и глубина их превышают критическую массу. Можно простить несколько неочевидных ошибок, можно. Мы ведь простили господину Дюма даже то, что у него героиня в разных главах имеет разного цвета глаза. Но прощение надо заслужить. Стилем, манерой повествования, интересным сюжетом, лихой интригой, яркими персонажами, красочными описаниями, острой мыслью, глубоким знанием. Ровно ничего из перечисленного здесь нет.

Я понимаю, что такого характера разбор больно ранит вас. Поверьте, я не жестокий человек, я не издеваюсь над слабыми, и не люблю бить по лицу. Но, прислав эту рукопись на разбор именно мне, вы ведь понимали, на что шли? Я смотрю на это так: если моя пощёчина заставит вас загореться, исполниться энтузиазмом и становиться лучше и лучше, значит, я выполнил свою работу, которая состоит в том, чтобы всеми способами делать литературу лучше. А если озлобитесь, разобидитесь и уйдёте в себя, так туда вам и дорога. В этом случае литература тоже станет значительно лучше.

Разбор выполнил Сергей Шрамов.